— Какой ты породы? — снова спросила Колдунья. — Ты что — переросший карлик, который обрезал бороду?

— Нет, ваше величество. У меня еще нет бороды. Я — мальчик.

— Мальчик! — воскликнула Колдунья. — Ты хочешь сказать, ты — сын Адама?

Эдмунд стоял не двигаясь и молчал. К этому времени в голове у него был такой ералаш, что он не понял вопроса королевы.

— Я вижу, что ты — олух, кем бы ты ни был еще, — промолвила королева. — Отвечай мне наконец, пока у меня не лопнуло терпение. Ты — Человек?

— Да, ваше величество, — сказал Эдмунд.

— А как ты, скажи на милость, попал в мои владения?

— Простите, ваше величество, я прошел сквозь платяной шкаф.

— Платяной шкаф? Что ты имеешь в виду?

— Я… я отворил дверцу и… и очутился здесь, ваше величество, — пролепетал Эдмунд.

— Ха! — сказала королева скорее самой себе, чем ему. — Дверцу! Дверь из мира Людей! Я слышала о подобных вещах. Это может все погубить. Но он всего один, и с ним нетрудно управиться.

С этими словами Колдунья привстала с сиденья и взглянула Эдмунду прямо в лицо. Глаза ее сверкали. Она подняла волшебную палочку. Эдмунд был уверен, что она собирается сделать с ним что-то ужасное, но не мог и шевельнуться. И тут, когда мальчик окончательно решил, что пропал, она, видимо, передумала.

— Бедное мое дитя, — проговорила она совсем другим тоном. — Ты, верно, замерз. Иди сюда, садись рядом со мной в сани. Я закутаю тебя в свой плащ, и мы потолкуем.

Эдмунду это предложение пришлось не совсем по вкусу, но он не решился возражать. Он взобрался в сани и сел у ее ног, а Колдунья накинула на него полу плаща и хорошенько подоткнула мех со всех сторон.

— Не хочешь ли выпить чего-нибудь горяченького? — спросила она.

— Да, пожалуйста, ваше величество, — сказал Эдмунд. Зубы у него стучали от страха и холода.

Откуда-то из складок плаща Колдунья вынула небольшую бутылочку, сделанную из желтого металла, похожего на медь. Вытянув руку, она капнула из бутылочки одну каплю на снег возле саней. Эдмунд видел, как капля сверкнула в воздухе, подобно брильянту. В следующую секунду она коснулась снега, послышалось шипенье, и перед ним. откуда ни возьмись, возник покрытый драгоценными камнями кубок с неведомой жидкостью, от которой шел пар. Карлик тут же схватил его и подал Эдмунду с поклоном и улыбкой — не очень-то приятной, по правде говоря. Как только Эдмунд принялся потягивать это сладкое, пенящееся, густое питье, ему стало гораздо лучше. Он никогда не пробовал ничего похожего, питье согрело Эдмунда с ног до головы.

— Скучно пить и не есть, — сказала королева. — Чего бы тебе хотелось больше всего, сын Адама?

— Рахат-лукума, если можно, ваше величество, — проговорил Эдмунд.

Королева вновь капнула на снег одну каплю из медного флакона — и в тот же миг капля превратилась в круглую коробку, перевязанную зеленой шелковой лентой. Когда Эдмунд ее открыл, она оказалась полна великолепного рахат-лукума. Каждый кусочек был насквозь прозрачный и очень сладкий. Эдмунду в жизни еще не доводилось отведывать такого вкусного рахат-лукума. Он уже совсем согрелся и чувствовал себя превосходно.

Пока он лакомился, Колдунья задавала ему вопрос за вопросом. Сперва Эдмунд старался не забывать, что невежливо говорить с полным ртом, но скоро он думал только об одном: как бы запихать в рот побольше рахат-лукума, и чем больше он его ел, тем больше ему хотелось еще, и он ни разу не задумался над тем, почему Колдунья расспрашивает его с таким любопытством. Она заставила его рассказать, что у него есть брат и две сестры, и что одна из сестер уже бывала в Нарнии и встретила тут фавна, и что никто, кроме него самого, и его брата и сестер, ничего о Нарнии не знает. Особенно заинтересовало ее то, что их четверо, и она снова и снова к этому возвращалась.

— Ты уверен, что вас четверо? — спрашивала она. — Два сына Адама и две дочери Евы — не больше и не меньше?

И Эдмунд, набив рот рахат-лукумом, снова и снова отвечал:

— Да, я уже вам говорил.

Он забывал добавлять «ваше величество», но она, судя по всему, не обращала на это внимания.

Наконец с рахат-лукумом было покончено. Эдмунд во все глаза уставился на пустую коробку — вдруг Колдунья спросит, не хочет ли он еще. Возможно, она догадывалась, о чем он думает, ведь она знала — а он-то нет, — что это волшебный рахат-лукум, и тому, кто хоть раз его попробует, хочется еще и еще, и если ему позволить, будет есть до тех пор, пока не лопнет от объедения. Но она не предложила Эдмунду больше. Вместо этого она сказала ему:

— Сын Адама! Мне было бы очень приятно повидать твоего брата и твоих двух сестер. Не приведешь ли ты их ко мне в гости?

— Попробую, — сказал Эдмунд, все еще не отводя глаз от пустой коробки.

— Если ты снова сюда придешь, конечно, вместе с ними, я опять угощу тебя рахат-лукумом. Сейчас я не могу этого сделать, магия больше не подействует. Другое дело — у меня в замке.

— Почему бы нам не поехать сейчас к вам? — спросил Эдмунд. Когда Колдунья предлагала ему сесть к ней в сани, он испугался, как бы она не увезла его куда-нибудь далеко, в неизвестное место, откуда он не сумеет найти дорогу назад, но теперь он позабыл всякий страх.

— Мой замок очень красив, — сказала Колдунья. — Я уверена, что тебе там понравится. Там есть комнаты, с полу до потолка заставленные коробками с рахат-лукумом. И вот что еще: у меня нет своих детей. Я хочу усыновить славного мальчика и сделать его принцем. Когда я умру, он станет королем Нарнии. Принц будет носить золотую корону и целый день есть рахат-лукум, а ты — самый умный и самый красивый мальчик из всех, кого я встречала. Я была бы не прочь сделать тебя принцем… потом, когда ты приведешь ко мне остальных.

— А почему не сейчас? — спросил Эдмунд. Лицо его раскраснелось, рот и руки были липкие от рахат-лукума. Он не выглядел ни красивым, ни умным, что бы там ни говорила королева.

— Если я возьму тебя с собой, — сказала она, — я не увижу твоих сестер и брата. А мне бы очень хотелось познакомиться с твоими милыми родственниками. Ты будешь принцем, а позже — королем, это решено. Но тебе нужны придворные, люди благородной крови. Я сделаю твоего брата герцогом, а сестер — герцогинями.